РОЗА
МИРА И ЦАРСТВО АНТИХРИСТА:
О ПАРАДОКСАХ РУССКОЙ ЭСХАТОЛОГИИ
8. Всединство как лжеподобие
Интеррелигия Розы Мира, приводя
все религии к общему знаменателю, как раз уничтожает в них то главное,
ради чего и попустил Бог их существованию на земле, - их разность, несводимость
друг к другу. Пока церкви разделены, ни одна из них не может представлять
Бога в Его полноте, никакой первоиерарх не может выступать как наместник
Бога на земле - и подменять своей волей Его волю. Разделение церквей есть
не только признак человеческого несовершенства, неспособности к взаимопониманию,
но и выражение прямой власти Бога над миром, которая не передоверяется
полностью ни одной из священнических иерархий. Церкви для того и остаются
разделенными, чтобы единым в мире и над миром пребывал только сам Бог.
Если бы одна религия, Роза Мира или другая, сумела бы воцариться над всеми
остальными и растворить их в себе, это означало бы создание на земле такой
иерархии, такого единоначалия, которое могло бы полностью отождествить
себя с Богом, говорить от Его имени - и лгать во имя Его.
То же самое относится и
к разделению церкви и государства. Когда иудейские вожди искушали Иисуса,
чтобы он заявил о своих притязаниях на царство, Он ответил им: "отдавайте
кесарево кесарю, а Божие Богу" (Матф., 22:21), тем самым ясно отвергнув
всякое смешение власти небесной и земной. Монета, на которой отчеканен
образ кесаря, пусть кесарю и достанется. Если Христос отверг искушение
земной власти, то тем более церковь Христова, телесная часть Христа, лишена
Его благословения на то, чтобы стать государством или обратить государство
в себя.
Миру предстоит оставаться
разделенным: на церковь и государство, на религию и науку, на разные религии,
науки и государства, пока сам Бог не явит своего единства и не станет всем
во всём. Попытки же всеединства, исходящие от человеческого ума и воли,
будь это философия всеединства, или сочетание всех возможных даров в одном
человеке, или построение единой всечеловеческой церкви и единого государства,
или объединение самого государства с церковью, - все эти попытки узурпируют
власть Единого и Неделимого и знаменуют собой продвижение Его Лжеподобия
на царский престол.
На примере Ивана Карамазова
можно рассмотреть три стадии такого движения - и его постепенного саморазоблачения.
Иван Карамазов выступает у Достоевского как автор трех работ, которые в
последовательности своего появления в романе и обозначают эти три стадии.
Первая - это стадия любви к Богу, которая хочет больше услужить Богу, чем
служили все предыдущие и существующие религии. Соответственно и первая
статья Ивана - о церковном суде, где он пытается превзойти самого Христа,
отдать Богу не только Богово, но и кесарево, подчинить государство церкви
- и на этой стадии его чрезмерное усердие в пользу церкви встречает даже
понимание и сочувствие со стороны служителей самой церкви.
Вторая стадия - когда Лжеподобие уже вынуждено приоткрыть себя хотя бы
наполовину и заявляет о своем несогласии с Богом, о своем протесте против
несправедливого Божьего мира, - но все еще во имя любви к человечеству.
Эта стадия обнаружена в поэме о Великом Инквизиторе, который из любви к
человечеству принимает искушение дьявола и изгоняет Христа, - но делает
это с таким страданием и самоотречением, что удостаивается безмолвного
поцелуя Гонимого.
На третьей стадии уже и
любовь к человечеству оказывается только прикрытием неутоленной и всепобеждающей
любви к самому себе. Эта последняя правда выражена в поэме Ивана "Геологический
переворот", о которой напоминает ему сам черт в заключение их беседы. "...Всё
решено, и человечество устроится окончательно. Но так как, ввиду закоренелой
глупости человеческой, это, пожалуй, еще и в тысячу лет не устроится, то
всякому, сознающему уже и теперь истину, позволительно устроиться совершенно
как ему угодно, на новых началах. ...Новому человеку позволительно стать
человеко-богом, даже хотя бы одному в целом мире... Где станет бог - там
уже место божие! Где стану я, там сейчас же будет первое место... "все
дозволено", и шабаш!" Так излагает черт Ивану содержание его поэмы
- и обнажает диалектику собственной мысли Ивана, которая от построения
"града Божего" на земле ведет его к обожествлению собственной воли, собственного
"первого места" на земле.
Нельзя не предположить,
что в самом начале этого пути, в величавой теократической мысли Ивана,
превозносящей земное царство Христа, от которого отказался сам Христос,
уже заключалась та самая гордыня, которая постепенно погасит в его душе
и любовь к Богу, и любовь к человечеству, оставив на этом пустом месте
только любовь к самому себе. Так в своем последнем звене разоблачает себя
и первое звено этого цельного теократического замысла, который начинает
с того, что отдает под власть Бога царство кесаря, а кончает тем, что на
месте Бога устанавливает царство своего Я. "Бога и бессмертия все-таки
нет", где стану я, там и будет бог.
То же самое трехступенчатое
движение сжато, на трех страницах, обозначено и в духовной биографии соловьевского
Антихриста, который начинает с того, что верит в добро, Бога, Мессию (с.
740), продолжает тем, что хочет спасти человечество, которое не сумел спасти
его предшественник (с. 741), и кончает тем, что говорит себе: "Я, я, я,
а не Он! Нет Его в живых, нет и не будет. Не воскрес, не воскрес, не воскрес!"
(с. 742) .
_____________________________________
Примечания
Достоевский, цит. изд., т.15, сс.83-84.
Соловьев, Повесть об Антихристе, цит. изд.
Достоевский, Записки из подполья, цит. изд., т. 5, 1973, с. 113.
"Для Бога Его другое (т. е. вселенная) имеет от века образ совершенной Женственности, но Он хочет, чтобы этот образ был не только для Него, но чтобы он реализовался и воплотился для каждого индивидуального существа, способного с ним соединяться. К такой же реализации и воплощению стремится и сама вечная Женственность... В половой любви, истинно понимаемой и истинно осуществляемой, эта божественная сущность получает средство для своего окончательного, крайнего воплощения в индивидуальной жизни человека..." Соловьев. Смысл любви. Соч. в 2 тт., т.2, с.534.
"...Идея Мировой Женственности не может не перерастать в идею Женственного аспекта Божества, а это, естественно, грозит ломкой догматизированных представлений о лицах Пресвятой Троицы." (120-121). Андреев все-таки не решается употреблять каноническое слово "ипостась", чтобы избежать слишком явной ереси, и употребляет вряд ли уместное, мертвенное слово "аспект".
Чернышевский, цит. соч., сс.275, 276.
Там же, с.283.
Подробнее об этом см. в моей статье "Эдипов комплекс советской цивилизации".
"Он надевал для этого простыню, что составляло вроде как бы ризы,
и пел и махал чем-нибудь над мертвою кошкой, как будто кадил". Достоевский,
цит. соч., т.14, с.114