РОЗА
МИРА И ЦАРСТВО АНТИХРИСТА:
О ПАРАДОКСАХ РУССКОЙ ЭСХАТОЛОГИИ
9. Роза Мира в ожидании Антихриста
К чести Андреева и к радости
его читателей, в книге "Роза Мира" тоже обнаруживается такое движение от
пьянящего теократического проекта к трезвому осознанию его демонической
природы. Правда, это движение в основном бессознательное, не прослеженное
и не выявленное самим автором, отчего и книга в целом производит двоящееся
впечатление. С одной стороны, безудержное, искреннее, громогласное восславление
Розы Мира, которая низведет благодать на землю и установит совершенный
религиозный и социальный строй; с другой стороны, именно из среды Розы
Мира и ее священнического единоначалия выйдет грядущий Антихрист. Утопическая
мысль автора постоянно расходится с эсхатологическим смыслом изображаемых
им событий.
Эта двойственность отражена
и в композиции "Розы Мира", как если бы в процессе ее написания расширялся
горизонт самого автора, обострялось его духовное зрение. В первой книге
трактата теократическая утопия целиком властвует над сознанием Андреева,
который, как дитя своей страны и своего времени, свято верит в "идеальный
проект народоустройства" и его сочетаемость с ненасильственными методами
и с религиозными чаяниями человечества. Даже язык Андреева, самобытного
поэта, хотя и склонного к некоторой риторике и патетике, заражается советскими
штампами, как только прикасается к любимой утопической теме: "миллионы
высокоидейных умов" (10), "нерушимая броня высокой нравственности" (12),
"мирообъемлющее крылатое учение... претворит эту жажду поколения во всенародный
творческий энтузиазм" (11). От современного читателя требуется усилие,
чтобы довериться столь наивному автору, мечтающему о "Лиге преобразования
сущности государства", о "Министерстве разоружения", и последовать дальше
за ним, в странствие по нисходящим и восходящим трансфизическим мирам,
в метаисторическое измерение российской истории. Там-то воистину раскрывается
мистический дар и почти дантовская мощь потусторонный фантазии Андреева,
как одного из немногих "великих посвященных" ХХ-го столетия. Духовный взор
автора постепенно углубляется - и когда в последней, двенадцатой книге
трактата снова падает на Розу Мира, то проницает уже дальше, сквозь нее,
в то страшное будущее, которое через нее готовится миру.
Нет, Андреев сознательно
никогда не отказывался от Розы Мира, но она была именно рассудочным плодом
его сознания, схоластической мечтой, тогда как подсознательно он готовит
себя и читателя к тем демоническим искушениям, которые несет в себе этот
обещанный рай. В двенадцатой книге автор, вернувшись из своих метаисторических
странствий в прошлое и настоящее России, вновь обращается к Розе Мира как
возможному и желанному будущему человечества. Первые три главы сияющими
красками описывают воспитательные, социальные и природо-преобразовательные
мероприятия Розы Мира, ее города и храмы, многообразные, но строго упорядоченные
и соподчиненные религиозные культы, весь этот совершенный строй общественного
единоначалия. Как истинно заботливый реформатор, Андреев не забывает предусмотреть
в своей программе даже важные мелочи: "руководство Розы Мира обеспечит
образование кадров судебных работников нового типа" (247). Но в начале
четвертой главы происходит надлом, у автора вырываются горькие строки:
"Не странно ли, что Роза Мира, долгое время господствуя над человечеством,
все-таки не сможет предотвратить пришествия князя тьмы? - Да, не сможет.
Ко всеобщему величайшему горю - не сможет" (261).
И далее, в описании
пришествия князя тьмы, у Андреева борются две тенденции, сознательная и
бессознательная. Как утопист, он хочет сохранить возвышенный идеал Розы
Мира и резко противопоставить ее Антихристу; как мистик, он выводит Антихриста
из самой Розы Мира, как ее закономерное, хотя и непреднамеренное порождение.
Только в течение семи или восьми первых понтификатов (единоличных царствований
или папств) Роза Мира будет владычествовать на земле, а остальные восемнадцать
или девятнадцать будут проходить в период царствования Антихриста, которого
сама же Роза Мира и возведет к власти, поплатившись за это впоследствии
гонениями и мученичеством своих верующих. Все те превосходные эпитеты,
которыми раньше Андреев наделил Розу Мира, начинают теперь прочитываться
с обратным знаком, хотя вина за это возлагается на людей, инвольтируемых
демоническим силами, а не на саму систему Розы Мира.
Главным условием,
благоприятствующим приходу Антихриста, окажется скука. Всеобщая атмосфера
гармонического спокойствия, которая воцарится на земле к эпохе последнего
правящего (7-го или 8-го) понтификата, будет отравлена ядом тоски, равнодушия,
пресыщения. Одни пожелают "удовлетворения неизжитых страстей, а других
будет томить скука. Она перестанет быть гостьей, она сделается хозяйкой
в их душевном доме, и лишенное коллизий общественное бытие начнет им казаться
пресным" (262). По внешнему складу андреевской фразы выходит, что виноваты
"они", "эти авантюристические натуры", которые "с тоской, раздражением
и завистью будут знакомиться с насыщенной приключениями, столкновениями,
преступлениями и страстями жизнью других эпох" (262-263). Выходит, виновата
авантюрная природа человека - но разве скука, охватившая все человечество
в период полного расцвета Розы Мира, не коренится в самом этом всемирном
устройстве, о чем предсказывал еще Достоевский?
"Тогда выстроится хрустальный
дворец. Тогда... Конечно, никак нельзя гарантировать..., что тогда не будет,
например, ужасно скучно (потому что что ж и делать-то, когда все будет
расчислено по табличке), зато все будет чрезвычайно благоразумно. Конечно,
от скуки чего не выдумаешь! Ведь и золотые булавки от скуки втыкаются,
но это бы всё ничего. Скверно то..., что чего доброго, пожалуй, и золотым
булавкам тогда обрадуются" . Тут у Достоевского сразу предсказаны, как
последствие хрустального дворца, не только скука, но и склонность к утонченным
истязаниям, жестокому разврату (имеются в виду те золотые булавки, которая
Клеопатра втыкала в груди своим невольницам). И именно эти две черты, скука
и жажда острых ощущений, по Андрееву, и подготовят появление Антихриста.
"Заходящее солнце еще будет медлить розовым блеском на мистериалах и храмах
Солнца Мира, на куполах пантеонов, на святилищах стихиалей с их уступами
водоемов и террас. Но сизые сумерки разврата, серые туманы скуки уже начнут
разливаться в низинах. Скука и жажда темных страстей охватят половину человечества..."
(264). Все признаки здесь уловлены правильно, только автор пытается вознести
свой "хрустальный дворец", эти роскошные мистериалы, святилища и пантеоны,
над "сумерками разврата и туманами скуки". Андреев ставит между двумя предложениями
противительный союз "но" - там, где по связи событий, предвосхищенной Достоевским,
напрашивается союз следствия, "так что", "поэтому", "тогда"... "Тогда выстроится
хрустальный дворец... Тогда будет ужасно скучно..."
По мысли Андреева, Антихрист
явится вопреки Розе Мира, а по логике его собственного пророчества - благодаря.
"Человечество устанет от духовного света. Оно изнеможет от порываний ввысь
и ввысь. Ему опостылет добродетель. Оно пресытится мирной социальной свободой..."
(263). Да не от духовного света оно устанет, а от блесток хрустальных дворцов,
от всех этих подделок духовного света - бело-розовых зданий и "золотых
гребней"; и не от порываний ввысь, а от бесчисленных куполов верграда,
заслоняющих настоящее небо. И не добродетель опостылет человеку, а та вымученная
добродетель, которую привьют ему в интернатах вместе с "подчинением личного
общему", "высокой идейностью" и "устремлением к будущему". И не мирной
социальной свободой пресытится он, а стадной социальной несвободой - и
захочет такой свободы, которая будет вызовом благочинию всех пяти священств
и авторитету высших контролирующих инстанций. "Роза Мира", какой ее изображает
Андреев, и есть величайшая душеубийственная прелесть, ведущая к скуке и
опустошению.
Еще одна причина появления
Антихриста - техника, которую Андреев обвиняет в том, что она не поддалась
преобразующим усилиям Розы Мира, хотя по его изображению видно, что именно
поддалась, даже слишком. "...Специфика техники - ее рассудочность, утилитарность
и бездуховность не преодолеются тем одним, что перед техникой будут поставлены
более возвышенные задачи, а ее методам будет навязан этический контроль.
Эта внутренняя бездуховность и утилитарность сохранятся до тех пор, пока
именно эти свойства техники не понадобятся пришедшему во плоти противобогу"
(262). Но ведь совершенно ясно, что пока техника ограничивается сферой
рассудочности и утилитарности, она и не посягает на человеческую свободу,
а как только ей начинает "навязываться" этическая задача духовной трансформации
человечества, тут она и выказывает демонические свойства. Этический контроль
"навязан" технике Розой Мира - характерная обмолвка Андреева, его "бессознательное",
которое противится его же утопическому сознанию. И если впоследствии Антихрист
станет пользоваться техникой как орудием черной магии, то ведь именно Роза
Мира начала пользоваться техникой как орудием "Божьего чуда".
Сам же Андреев и предназначил технике такую роль духовной подмены в своих
"мистериалах": "Вырисовываются перспективы такого технического могущества,
когда иерархии (то есть высшие духовные существа иных миров - М.Э.) смогут
быть сценически отображены не в сниженном, упрощенном, убого очеловеченном
виде, но в гигантских обликах, туманных или светящихся, проносящихся, как
веяние ветра, или вздымающихся, как огненные смерчи" (253). Если такого
рода технически оснащенная "мистерия стоит на полдороги от театра к культу,
и многие стороны роднят ее с богослужением" (253), то чем же оно отличается
от Сатанослужения, от такого манипулирования техникой, когда Антихрист
"сможет по собственному произволению видоизменять свои тела, молниеносно
переходя из слоя в слой, из мира в мир путями самопроизвольной трансформы"(267)?
Роза Мира, используя технику как средство манипуляции духовными сущностями,
тем самым прямо подготавливает ее демоническое использование в будущем,
под властью Антихриста, когда "изобретения, которые естественно ожидать
от техники ХХ11 или ХХ111 века, позволят правительству осуществлять совершенный
контроль над психикой каждого из жителей земного шара"(266).
Да ведь еще в начале книги
сам автор на примере нацистской Германии доказывал, "какой силы рычаг заключен
в этом пути воздействия на психику поколений" (10) - и призывал Розу Мира
взять в руки и крепко сжать этот рычаг. Так что Роза Мира, укрывшаяся при
Антихристе в катакомбах и разрабатывающая "систему психической и трансфизической
защиты" от его технических ухищрений (266), на самом деле пожинает те плоды
"технизации духа", которые еще недавно объявляла своим достижением. Только
что автор мечтал о том, чтобы техническими средствами расслоить пространство
"на любое число планов, таким образом отражая параллелизм событий и процессов,
в нем совершающихся" (глава "Внешние мероприятия", 253) - и вот уже с гневом
пророчествует о том, как "анти-Логос будет ужасать и морочить людей своими
явлениями одновременно в трех, четырех пунктах земного шара" (глава "Князь
тьмы", 267).
_____________________________________
Примечания
Достоевский, цит. изд., т.15, сс.83-84.
Соловьев, Повесть об Антихристе, цит. изд.
Достоевский, Записки из подполья, цит. изд., т. 5, 1973, с. 113.
"Для Бога Его другое (т. е. вселенная) имеет от века образ совершенной Женственности, но Он хочет, чтобы этот образ был не только для Него, но чтобы он реализовался и воплотился для каждого индивидуального существа, способного с ним соединяться. К такой же реализации и воплощению стремится и сама вечная Женственность... В половой любви, истинно понимаемой и истинно осуществляемой, эта божественная сущность получает средство для своего окончательного, крайнего воплощения в индивидуальной жизни человека..." Соловьев. Смысл любви. Соч. в 2 тт., т.2, с.534.
"...Идея Мировой Женственности не может не перерастать в идею Женственного аспекта Божества, а это, естественно, грозит ломкой догматизированных представлений о лицах Пресвятой Троицы." (120-121). Андреев все-таки не решается употреблять каноническое слово "ипостась", чтобы избежать слишком явной ереси, и употребляет вряд ли уместное, мертвенное слово "аспект".
Чернышевский, цит. соч., сс.275, 276.
Там же, с.283.
Подробнее об этом см. в моей статье "Эдипов комплекс советской цивилизации".
"Он надевал для этого простыню, что составляло вроде как бы ризы,
и пел и махал чем-нибудь над мертвою кошкой, как будто кадил". Достоевский,
цит. соч., т.14, с.114