Читатель только что закрыл одну из самых необычных книг XX века. Созданная в предельно противоестественных условиях, она являет подлинный подвиг духа и в этом качестве становится уникальным документом времени; но другое ее значение состоит в творении нового мировоззрения, появление которого, хотя и мало ожидавшееся в России середины нашего столетия, приуготовлялось задолго до создания «Розы Мира».
Творчество Даниила Андреева —это стихи философа, обладающего ярким поэтическим даром, и проза поэта, способного мыслить философскими категориями. Такой редкостный сплав позволил автору стать выразителем высшей реальности, предощущение которой так заметно в русской культуре, начиная с поэзии Державина и кончая стихами Блока. Выделенное Андреевым на страницах «Розы Мира», это предощущение становится хорошо заметной традицией, соединяющей в единое направление духовные усилия Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Вл. Соловьева, Достоевского, освещая взаимосвязь создателей русской культуры с высшей реальностью России, с ее Синклитом — сонмом вестников, родомыслов, гениев и многих безвестных «подвижников и творцов деятельной любви». До Андреева традиция эта яснее всего выражена в дневниках Достоевского: «Бог взял семена из миров иных и посеял на землю. И взросло все, что могло взрасти. Но все на земле живет через таинственное касание мирам иным». О том же, но увиденном «живым взглядом», поведал Вл. Соловьев в известной поэме «Три свидания». От него принял Даниил Андреев эстафету духовидения и так же, как Соловьев, «Предчувствием над смертью торжествуя И цепь времен мечтою одолев...», сумел не только проникнуть духовным взором в высшие слои планетарного космоса, но и создать, наконец, полное описание мира истинного, завершив усилия многих прошедших до него исследователей духовной вселенной.
Этот прорыв в надмирное должен был произойти обязательно, он напряженно ожидался в начале века, чуткий слух художественных гениев нации улавливал отзвуки миров иных, далеких и странных, чей отсвет временами озаряет этапы истории человеческой культуры... Но пришел Октябрь. На долгие годы тихие голоса иного были заглушены громом оружия, криками и стонами, а в наступившей вслед за тем ватной, вязкой тишине, только подчеркиваемой звонкими песнями и бодрыми лозунгами, не слышно уже ничего. Да и слушать некому. Должны были пройти десятилетия, прежде чем пришло осознание: нет, совершилась подмена, вместо ожидаемого расцвета духа наступило торжество плоти.
В романе Даниила Андреева «Странники ночи», уничтоженном после ареста органами МГБ, один из главных героев, выражающий авторскую позицию, развивал теорию чередования в истории синих и красных эпох. Наступлению синей эпохи соответствует высокий уровень духовности общества. В соответствии с общей концепцией Андреева реки духовности, разливающиеся в эти периоды по равнинам человечества, берут истоки на горних вершинах духа метакультур. Тогда расцветают искусства, меняется отношение человека к миру, а философы размышляют о нравственности и этике государственной власти. Но приходят иные времена, и наступает красная эпоха, вызывающая к жизни «трезвый, реальны» взгляд на вещи»; утилитарный, узкопрагматический подход приводит к вспышке эгоцентризма, к опасному во всех отношениях ускорению технического прогресса, к противостоянию человека и природы; этому способствует череда подмен, касающихся в первую очередь этики и нравственности. На этом фоне вызревают тоталитарные режимы, обостряются межнациональные, межгосударственные, межрелигиозные противоречия, политизируются искусство и наука. В такие периоды реки духовности мелеют, уходят под землю, яркие краски жизни выцветают. Образуется своеобразное духовное подполье.
Конечно, это лишь схема. Жизнь намного сложнее, и все-таки в истории цивилизаций чередование таких эпох видится довольно явственно. Древняя Греция, сделавшая шаг к гармонии жизни, — и пришедший ей на смену Древний Рим, желчный, жестокий и эгоистичный. Раннее средневековье в Европе и «великая сушь» века энциклопедистов, поклоняющихся рациональному знанию с вершиной Французской революции; XIX век России с Пушкиным, Лермонтовым, Достоевским, Толстым — и смерч революционных преобразований, воздвигший алтарь экономике, призвавший к жизни соцреализм и забравший взамен жизнь цвета нации...
Что же различает синюю и красную эпохи? Преобладающий тип сознания. За неимением лучших определений, назовем сознание, соответствующее синей эпохе мифологизированным, а сознание красной — трезвым реалистическим.
Слово, корнем которого является «миф», путем, последовательных подмен к настоящему моменту сильно дискредитировано. Тем не менее с описанием Андреевым высочайших слоев инобытия, определяемых как пространство бытования Трансмифов Верховных Религий Земли, есть смысл настаивать именно на этом слове.
На протяжении всей истории миф возникал и жил как попытка отображения в сознании человека здешнего трехмерного мира другой реальности, реальности многомерного планетарного космоса, существовавшего задолго до человека, не статичного, а развивающегося по определенным законам. Духовное познание этой настоящей реальности человеком открывало поначалу слои невысоких иерархических уровней — слои стихиалей , даймонов , манику и им подобные. В сознании духовидцев они воплощались достаточно достоверно, но в сознании масс неизбежно упрощались, обожествлялись, становясь производной мифа — верованиями, религиями. По мере возрастания совокупного духовного опыта человечества наступление каждой новой синей эпохи приносило постижение все более высоких слоев инобытия и соответственно рождение все более строгих религий все более монотеистического характера, пока, наконец, около двух тысяч лет назад массовому сознанию не была дана возможность приобщиться высшим слоям планетарной многослойности — уровню Мирового Логоса, причем свидетельствовать о Нем пришел не очередной даймон , открывающий своему подопечному визионеру те или иные органы духовного восприятия, а сам Сын Божий.
Но логично предположите что и наступление красных эпох соответствовало проявлению все более явственных эманаций все более глубоких инфернальных слоев. Так, наконец, в духовном опыте человечества оказались явлены оба полюса планетарной многослойности — Мировой Логос и Демон Земли. Формирование мифа, наполнение его содержанием было отображением исследования, познания этой духовной вселенной редкими великими духовидцами и соответствующего переложения знаний, добытых ими, на более простой, понятный многим язык религий. Параллельно с этим процессом активное воздействие инфернальных уровней всячески замутняло чистые истоки мифа, изобретя для этой цели прежде всего отрицание самой возможности существования другой реальности. Миф, свидетельствуя о более высоких по отношению к человеку эволюционных планах, удерживает в сознании людей эволюционный вектор, долженствование человека и соответствующую систему целей и средств. Задачей Демона Земли становилось, следовательно, лишение человека знания целей и направление одновременно по тысяче ложных дорог.
П.Т. де Шарден в «Феномене человека» пишет: «... наука в своем подъеме и... человечество в своем марше в настоящий момент топчутся на месте, потому что люди не решаются признать наличие определенного направления и привилегированной оси эволюции. Обессиленные этим фундаментальным сомнением, научные исследования распыляются, а у людей не хватает решимости взяться за устроение Земли...» Но как раз фундаментальное сомнение и отсутствие решимости есть неизбежные свойства реалистического сознания, в основе которого лежит чисто эмпирический опыт, отрицающий существование духовного космоса, пред- и постсуществование человека на различных уровнях этого космоса и наличие «определенного направления и привилегированной оси эволюции».
Из работ Вернадского и Шардена с очевидностью следует схема: геогенез, достигающий в своей динамике наивысшей фазы, выражающейся в активной тектонической деятельности, передает некий накопленный побудительный импульс биогенезу, после чего, обеспечивая условия следующей стадии, тектоническая деятельность резко идет на спад. Биогенез, набирая динамику, порождает на пике буйствование самых разных форм и, в свою очередь, передает импульс ноогенезу, резко успокаиваясь, отзывая со сцены жизни монстров, давая возможность развития всего одному виду: человеку разумному. Теперь активность смещается в сферу умственного развития и, очевидно, на пике должна была породить следующую ступень — человека духовного, но вместо этого порождает... многообразие мертвых механизмов. Это — очевидный эволюционный сбой, что лишний раз подтверждается антагонизмом техносферы и биосферы. Сбой этот может объясняться только утратой целостного представления о мире, и прежде всего утратой взаимосвязей с планами бытия, располагающими опытом перехода с уровня человека на следующий, тонкоматериальный план.
Мифологизированное сознание, органично включающее в себя понятие иерархичности, некоторое время пытается сохранить накопленный опыт в культах различных, сообразных национально-историческим условиям религий, но, в конечном счете, вынуждено занять две культурные ниши: эзотерической философии и литературы. В этом положении оно и пребывает сейчас, испытывая непрерывные атаки, инспирированные инфернальной иерархией. В качестве эзотерической философии мифологизированное сознание представляет удобную мишенью своем крайнем, экстремистском выражении — оккультизме, привлекающем массу незрелых сознаний видимым блеском, внешней таинственностью и извечным стремлением человека к чуду. В истинной же своей сути эзотерическая философия так же мало популярна, как и экзотерическая, так как требует фундаментальных знаний, четкой и напряженной работы организованного сознания, да к тому же и вполне определенного образа жизни, построенного на основных принципах изучаемого предмета. Несмотря на это, видимо, время поставить вопрос: что же все-таки делать с накопленным к данному времени огромным массивом эзотерических знаний о Земле, человеке и вселенной? До недавнего времени как материалистической, так и идеалистической «академической» философии удавалось делать вид, что этого массива попросту не существует, что каждый отдельный Гермес, Трисмегист, Орфей, Платон, Бёме, Экхарт, Сведенборг, Вл. Соловьев, а теперь и Даниил Андреев, существовали и творили не как вестники иной реальности, не как представители мощной, пронизывающей времена и народы традиции, а как частно-заблуждавшиеся мистики, не заслуживающие серьезного анализа ни в части космогонических, ни в части эсхатологических или нравственных построений, а критика их работ — ниже достоинства «серьезного ученого». Сейчас такая позиция становится все менее убедительной.
Благополучнее обстоит дело с литературной традицией. Именно здесь заслуги мифологизированного сознания перед человеческой культурой особенно велики, ибо только им привнесены в литературу истинная духовность, напряженный поиск ответа на фундаментальнейшие вопросы бытия, возможность парения над бытовыми темами и постоянное побуждение духа к отысканию нравственных начал структуры мира и путей гармонизации человека как наивысшего эволюционного звена на физическом плане Земли. Нерушимыми памятниками высятся здесь и «Божественная комедия» Данте , и «Потерянный рай» Мильтона, и «Фауст» Гёте.
Нет ничего удивительного, что высшая реальность находит отображение прежде всего в поэтическом сознании. Возвышенное само по себе, оторванное от эгоистических планов бытия потребностью творчества как способа жизни, стремящееся к высоким образам и символам, оно первое способно вместить высшие миры планетарного космоса.
Даниил Андреев — один из крупнейших поэтов нашего столетия, подлинный продолжатель лучших традиций одухотворенной русской культуры, чутким сердцем вобравший всю горестную историю Руси, отобразивший ее страдания в своем крестном пути, был, как никто другой, готов открытым сознанием вместить грандиозное видение небывалой еще системы мира. Знакомясь с этой системой, мысль в растерянности пытается найти аналог, но на память приходят только Лестница Иакова и триптих Данте. Первопроходцам всегда трудно, но Андреев никогда не чувствовал своей оторванности, изолированности от прошедших раньше него творцов великого здания Культуры Человечества. Поэтому «Роза Мира», высшими мирами вдохновленная, о высших мирах возвещающая и к высшим мирам устремленная, не возносится одиноким загадочным сфинксом над унылой равниной культурного строительства 50-х годов, а является очередным примером извечного (и потому находящегося вне времени) стремления человека вырваться из тесных ущелий плоти на просторы духовного космоса. Написанная человеком синей эпохи из подполья, книга вобрала в себя опыт великих духовидцев прошлого, объединила разрозненные элементы надмирного, уловленные в разное время сознанием визионеров разных народов . В ней явственно слышны отзвуки великих книг мира: Зенд-Авесты, Вед, Библии, Корана; ее автору удалось завершить начатый Вл. Соловьевым (пожалуй, единственным философом, чьим последователем можно по-настоящему назвать Андреева) поиск основы, на которой коренится сама способность человека к вере; «Роза Мира» дает ключи ко многим загадкам, перед которыми в растерянности останавливались мыслители прошлого.
Переосмыслив весь ход исторического процесса, Андреев отыскал в нем логику развития и вернул в мир изначальные цели, поставленные перед человеком. Мироощущение поэта безраздельно обращено к творчеству. Именно способность к творчеству видится ему залогом восстановления утраченных взаимосвязей слоев планетарного космоса и слоя бытования человека. Именно такой тип сознания готов к сотворчеству с Синклитом Мира. Именно готовность вырвать свое Я из круговорота суетной, эгоистичной будничности приуготовляет новый тип человека (человеком облагороженного образа называет его Андреев), человека, владеющего коренными законами бытия, объединяющими его самого и среду его обитания. Объединяющими, а не наоборот. Глобальные процессы, потрясшие все человечество XX века, до сих пор не были никем осмыслены в своей целостности, а ведь суть их феноменальна. Феноменально явление восстания одного вида живых существ на планете против всех остальных и против самого себя. Стремление человека к убийству биосферы дни критических пределов, скрывает в себе некий суицидный комплекс, выразившийся отчасти в многообразии форм взаимного истребления, явленном нынешним веком. Это — результат «трезвого, материалистического» взгляда на мир. Значит, осмысливать этот феномен можно только с противоположной точки зрения, каковой и пользуется Даниил Андреев, называя ее «метаисторической». Нометаисторический способ познания, используемый автором «Розы Мира», предполагает наличие открытых органов духовного восприятия и, следовательно, неприменим ни для кого, кроме визионера. Но во все времена были и есть люди с мифологизированным сознанием, которое дает возможность видеть мир ввысь и вглубь и воспринимать весь ход исторического процесса, а не одну горизонтальную плоскость с колеей, оставленной Колесом истории, как это свойственно сознанию «трезвому и рациональному».
Из числа людей с мифологизированным сознанием формируется когорта вестников. Насколько мне известно, Даниил Андреев впервые дал определение этой феноменальной категории и провел четкое разграничение понятий: «талант», «гений», «вестник», «пророк». Взгляд метаисторика, прекрасно усвоенный Андреевым, позволяет ему безошибочно выделять среди строителей русской культуры вестников или находить элементы вестничества в творчестве просто талантливых художников. Это помогает увидеть общий замысел, проект, по которому ведется строительство, или, как говорит Андреев, метапрообраз Храма, воздвигаемого в Аримойе — небесной стране будущей общемировой культуры.
Но если доминантой творчества ваятелей культуры является духовность, одухотворенность их произведений, вертикальная (духовная), а не горизонтальная (социальная) ось творчества, то неизбежно возникает вопрос: как же привлечь к участию в строительстве огромное множество людей, не испытывающих интереса к напряженным душевным поискам, к драмам духа Гоголя, Достоевского, Толстого? Как приобщить к «общему делу» людей, вполне удовлетворенных суррогатами массовой культуры? Творение подлинной культуры — всегда самоотречение. Массовая культура вся ориентирована на потребление, а возникает из экономически выгодной эксплуатации даже самых незначительных творческих возможностей. В центре ее — всегда эго . Массовая культура ни в коем случае не есть фрагмент собственно культуры, а всегда ее антипод, противопоставление, крикливое, склочное и себялюбивое. Болезни духа человечества носят хронический характер, поэтому, видимо, еще долго мифологизированное сознание останется сознанием элитарным, в чем, право, нет большой беды, ведь именно оно является движущей силой развития в человеческом сообществе: в синей эпохе — явно, в красной — скрыто. Иначе неоткуда, к сожалению, ждать возвращения в человеческие взаимоотношения высоких этических норм, решения нравственных проблем и в первую очередь — проблемы государственности, превращения самого института государства из органа подавления и принуждения в чисто воспитательную инстанцию, заботящуюся прежде всего об этизации всех своих действий.
Выделяя в исторической деятельности человечества культурную доминанту, Андреев заставляет нас по-новому взглянуть на предмет собственно истории. Вследствие ряда подмен предметом истории постепенно становится летопись человеческих злодеяний: войн, восстаний, заговоров, переворотов, убийств, свержений, революций, то есть процессов, в которых наиболее ярко выражена разрушительнал, гибельная тенденция в характере человечества. Это не удивительно, если учесть утверждение о том, что «История превратилась в науку, когда стада базироваться на идеях К. Маркса и Ф. Энгельса...» (Советский Энциклопедический словарь, М.: «Советская энциклопедия», 1980 г.), но, «превратившись в науку», она утратила интерес к творческим созидательным процессам и совсем перестала быть историей исканий человеческого духа, историей завоеваний в областях культуры и духовности, историей восхождении от инстинктивного эгоистического начала в человеке к духовному альтруистическому. В качестве же полностью политизированной дисциплины, «истории ножниц и клея», по меткому выражению Дж.Коллингвуда) она, в лучшем случае, стала историей ошибок человека в отыскании путей гармонического развития.
Многих, знакомых с трудами Андреева, смущает вопрос о том, как соотносится содержание «Розы Мира» с ортодоксальным православно-христианским догматом? Здесь налицо определенная ошибка, ибо сравниваются предметы разных понятийных рядов. Человек Даниил Андреев прожил свою короткую жизнь убежденным православным христианином. Художник Даниил Андреев создал произведение, которое несомненно обогатит сокровищницу мировой культуры. Независимо от вероисповеданий, люди чтят гений Сократа, отдают должное архитектуре Древнего Египта и Индии, восхищаются непревзойденным совершенством китайской пейзажной лирики раннего средневековья, — все это фрагменты веками создаваемого величественного здания общечеловеческой культуры. В ее пантеоне рядом стоят имена ветхозаветного Экклесиаста и язычника — автора «Слова о полку Игореве», Лао-цзы и Данте , Низами и Гёте, Шекспира и Достоевского, зодчих пирамид, мечетей, дворцов и храмов; творцов, чей дух не вмещается в рамки религиозных конфессий, но своими прозрениями творит новые формы искусства, устанавитвает новые этические и нравственные нормы. «Роза Мира» относится именно к таким «опрокидывающим правила» произведениям, появление которых, пусть незначительно, но все же продвигает вперед строительство земной культуры, смещает угол зрения человека на мир и на свое место в нем.
Давно, очень давно не появлялось в России работ такого масштаба, как «Роза Мира». Заключенный Владимирского централа отыскал «в морях своей души» путь, поднявший его над временем и местом. Можно лишь догадываться о том, что такое «долг вестника», какова сила этого долженствования, если она сквозь тюремные стены делает различимыми и глубь времен и даль надмирного, если она велит отрешиться от здешних обид (Андреев на протяжении всего творчества ни разу не жалуется на судьбу, не клянет тюремщиков и судей, а тяжелый инфаркт, постигший его на восьмом году тюремного заключения, не отразился в стихах и прозе ни единой дрогнувшей строкой), отрешиться от собственных недугов и властно требует одного — исполнения миссии. Слишком много частных проблем накопило человечество, слишком трудно отрешиться от злободневного и посмотреть назад, на века и тысячелетия пройденные, на цивилизации и народы, канувшие в пучину времени — неужели бесследно? — задуматься вновь над настойчивыми попытками (в каждом веке, в каждом народе) высказать нечто не о хлебе насущном, а о высшей реальности, о путях сужденных, задуматься над трудами вестников и пророков, над трагической раздвоенностью сущности человеческой, над синим и красным цветами времени.
Долгим и трудным был путь «Розы Мира» к читателю. Рожденная в тюремной камере, похороненная на тридцать лет в немоте духа разлагающегося времени, ныне, волею Сил, она начинает свою новую жизнь. Как хочется верить, что это — знамение по-настоящему нового века!