РОЗА МИРА И ЦАРСТВО АНТИХРИСТА:
           О ПАРАДОКСАХ РУССКОЙ ЭСХАТОЛОГИИ
 

                   3. Государство-церковь.

        Для понимания парадоксов андреевской эсхатологии важно привлечь антиутопическую, антитоталитарную традицию русской религиозной мысли, которая в конечном счете  и даже вопреки авторским намерениям одерживает победу и в учении самого Андреева.
        В первую очередь, конечно, вспоминается "Легенда о Великом Инквизиторе". Если в более ранних сочинениях Достоевского, "Записках из подполья" (1864) и "Бесах" (1871), "хрустальный дворец будущего" выступает как мечта убежденных атеистов, материалистов и революционеров, типа Чернышевского, то в "Братьях Карамазовых" Достоевский приходит к более глубокому проникновению в тайну грядущего Антихриста: он возникнет из христианской среды, из логики развития христианской церкви и христианского государства и будет пасти народ от имени Христа. Социалист-безбожник - это легко узнаваемый и нравственно слабый тип; гораздо страшнее, когда социализм проповедуется из полноты религиозных убеждений, как необходимость высшей духовной инстанции, которая превратила бы объединенную, всемирную церковь в систему распределения мирских благ и государственного управления народов .
        Поразительно, что в самой "Легенде о Великом Инквизиторе" это теократическое завершение истории отнесено к периоду, следующему за торжеством и неизбежным крахом социалистических идей. Теократия придет на смену атеизму. Сначала победят революционеры-безбожники, но они не сумеют накормить народ, - вот тогда-то и начнется царство Великого Инквизитора, тогда-то и достроится до конца Вавилонская башня, когда гонимые христиане выйдут из своих катакомб и получат от народа полную власть строить царство Божие на земле.
         Напомним эти слова Великого Инквизитора, обращенные к молчащему Христу: "На месте храма твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя... ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет со своей башней! Они отыщут нас тогда опять под землей, в катакомбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: "Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали." И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во имя твое, и солжем, что во имя твое" .
        Здесь в нескольких предложениях у Достоевского - не только пророчество о социализме ХХ-го века, которое уже исполнилось, но и дальше идущее пророчество, которое вскоре, быть может, начнет исполняться. Ведь и в самом деле, народ, измученный революционным неистовством, приходит сейчас к тем, которые семьдесят лет были гонимы, к священникам и духовным пастырям, вызывает их из катакомб и из дальних стран рассеяния, и взывает: накормите нас, примем и духовную пищу от вас, если дадите нам пищу земную. Вот с этого момента, когда народ будет насыщаем во имя Христа, и начнется, по Достоевскому, настоящее царство Антихриста, а безбожное государство социалистов было к нему только преддверием. Пока велась открытая борьба против Бога, это еще был сатанинский бунт, прометеево дерзанье, возрождавшее древний миф о похищении огня, но еще не конец всемирной истории. Атеизм строит царство насилия, откровенное в своей ненависти к Богу, но это еще не царство лжи и подмены, которое будет воздвигнуто именно как вселенская церковь, пасущая народы святым именем Божьим - "во имя Твое, и солжем, что во имя Твое".
        Главное в Антихристе - не бунт, а подмена. Этим он отличается от своего отца Сатаны, в начале времен взбунтовавшегося против Бога - и низвергнутого, словно молния, с небес.  Новая стратегия Сатаны, предназначенная на конец времен, - не бунт, а примирение и уподобление Богу, елейное и благочестивое намерение стать святее всех святых, объединить все церкви и воздвигнуть их друг на друга, этаж на этаж, как Вавилонскую башню, накормить все народы и привести под жезл одного наставника, "превозносящегося выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога" (2 Фессал., 2:4). И тогда, по логике "Легенды", становится ясен и смысл социалистического беснования народов: не просто обман, а обман ради пущего обмана. Вот где Сатана, - скажут люди, опомнившись, - это он хулил имя Божье, а мы пойдем к тем, кто славит Его. И тем вернее, проклиная свое безбожие, они покорятся тому, кто говорит теперь от имени Бога, проповедует бЬльшую веру, чем все веры, бывшие до него. В предпоследний час Сатана вновь напоминает о себе прежнем: отчаянном богоборце, революционере и Люцифере, - чтобы тем больше доверия вызвать к облику своего последнего часа: елейному, набожному пастырю, который снимает бремя греха с совести всех людей, превращая их в "тысячу миллионов счастливых младенцев" .
        Нельзя сказать, что в своей "Легенде о Великом Инквизиторе" Достоевский распутал все узлы теократической утопии - для него самого оставалась в ней еще немалая прелесть. В частности, католическому решению вопроса о "церкви-государстве" он противопоставлял русскую, православную идею "государства-церкви". В "Братьях Карамазовых" эта идея, каверзно изложенная Иваном Карамазовым в его статье о церковном суде, поддерживается затем духовным авторитетом отца Паисия и даже отца Зосимы. "...Теперь общество христианское пока еще само не готово... но... пребывает все же незыблемо, в ожидании своего полного преображения из общества как союза почти еще языческого в единую вселенскую и владычествующую церковь" . В ответ на недоумение либерала Миусова, что такое слияние церкви с государством есть сверхкатолическая идея, "ультрамонтанство", отец Паисий возражает: "...Не церковь обращается в государство, поймите это. То Рим и его мечта. То третье диаволово искушение! А, напротив, государство обращается в церковь, восходит до церкви и становится церковью на всей земле, что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму, и вашему толкованию, и есть лишь великое предназначение православия на земле. От Востока звезда сия воссияет" .
        В известном смысле отец Паисий прав, и опытом ХХ-го века наглядно подтвердилось, как государство может обращаться в церковь и, по крайней мере в мечтаниях своих, становиться церковью на всей земле. Свет сей, действительно, воссиял с Востока. Если католичество постоянно искушалось соблазном папоцезаризма, то есть превращения первосвященника в главу государства, то православие, и византийское, и российское, на протяжении веков испытывало противоположный соблазн: цезарепапизма, то есть превращения главы государства в главу церкви. Царствование Ивана Грозного и Петра Великого давало немало примеров такой подмены, когда "государство обращалось в церковь", а царь принимал на себя роль законодателя церкви, первосвященника. Тем легче было продолжиться этой исторической традиции в советское время, когда государство уже полностью обратилось в господствущую церковь, призывающую всех граждан к исповеди и покаянию, к почитанию святых мощей и жертвенному прославлению непобедимой веры. Слияние государства с церковью, в какую бы сторону, папоцезаристскую или цезарепапистскую, оно ни совершалось, есть самая верный признак тоталитарного господства власти над человеком. Сращение законодательной, исполнительной и судебной властей, столь типичное для тоталитаризма ХХ века, есть только слабый оттиск того сращения светской и духовной власти, которое можно стать основой грядущего, еще более могущественного тоталитаризма.
         Удивительно, что Андреев повторяет чуть ли не буквально призыв отца Паисия к превращению государства в церковь, как будто перед ним стоит только вымышленный пример католического тоталитарного соблазна, а не вполне реальный пример отечественного, выросшего из исторической почвы православия. "...Иерократией, властью духовенства, следует называть церковное государство пап или далай-лам. А тот строй, о котором я говорю (Роза Мира - М.Э.), прямо противоположен всякой иерократии: не церковь растворяется в государстве, поглотившем ее и от ее имени господствующем, но и весь конгломерат государств, и сонм церквей постепенно растворяются во всечеловеческом братстве, в интеррелигиозной церкви" (16). Надо сказать, что эта формулировка внутренне противоречива. Хотя по видимости она направлена против власти духовенства, "церковного государства пап", по сути предполагается именно поглощение государства церковью, при котором первосвященник, "верховный наставник человечества" (261), будет вершить все церковные и мирские дела, руководя многосложной иерархией золотого, голубого, белого, пурпурного и зеленого духовенства . Разница в масштабе: католическая церковь станет лишь одной из многих христианских и нехристианских церквей, объединенных под властью интеррелигиозной Розы Мира.
        Между прочим, несмотря на провозглашаемое братство всех людей в едином Боге и единой вере, Роза Мира, как и все теократии, строго иерархична. Великий Инквизитор подразделяет человечество на тех многих, которым необходимо внешнее принуждение для полноты их счастья, и тех немногих, которые понесут на себе бремя знания, свободы и ответственности. "...Мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы" . Это разделение на "мы" и "они", религиозный авангард и обыкновенное человечество, звучит и в подтексте андреевского иерархического деления Розы Мира на внешние и внутренние круги. "Строение Розы Мира предполагает поэтому ряд концентрических кругов" (29). "...Стимул внешнего принуждения быстрее всего будет отмирать во внутренних концентрических кругах Розы Мира: ибо именно людьми, целиком спаявшими свою жизнь с ее задачами и ее этикой и уже не нуждающимися во внешнем принуждении, наполнятся эти внутренние круги" (15). Значит, внешние еще будут нуждаться в принуждении. "Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей - всё судя по их послушанию - и они будут нам покоряться с весельем и радостью" . Точно также и Роза Мира, по мере своего многовекового господства, будет суживать круг лиц, причастный ее тайнам. "...В эпоху господства Розы Мира сложность учения сделается так велика, что лишь единицы смогут понять его и обнять во всех частностях. И пусть!" Зато о подавляющем большинстве провозглашается: "Счастливцы! Как прекрасна будет их молодость, как гармонична жизнь, как полна любовь, какие чудесные будут у них дети!" (261)
        Все прихожане Розы Мира, то есть все население земного шара, будет вынуждено принять на себя контроль, устанавливаемый высшими культурными и педагогическими инстанциями и, конечно, иерархиями всех пяти священств, включая золотую (почитание Бога-Отца), голубую (почитание Богини-Матери, с допущением только женщин-священнослужительниц), белую (почитание Бога-Сына), пурпурную (почитание национальных богов, в частности, культ россианства) и зеленую (почитание природных стихий, "руководство во всем, что касается преобразования и просветления природы" (261). Если эта власть духовенства не есть иерократия, то что тогда называть иерократией? Причем не только религиозная, но и все сферы жизни будут контролироваться авторитетной инстанцией, единой для всего человечества. Так, "одним из первых мероприятий Розы Мира после ее прихода к контролю над деятельностью государств будет создание Верховного ученого совета - то есть такой коллегии, которая выделится внутренними кругами самой Розы Мира. Состоящий из лиц, сочетающих высокую научную авторитетность с высоким нравственным обликом, Совет возьмет под свой контроль всю научную и техническую деятельность.." (18). Искусство тоже никуда не уйдет от всеобъемлющего контроля, целью которого, конечно же, будет создание высокоидейных и высокохудожественных произведений, достойных великой религиозной эпохи. Как только "Роза Мира примет контроль над государствами", будет создан "Всемирный художественный совет..., через который будет проходить художественное произведение перед его обнародованием" (22). Этот совет и его местные филиалы, поясняет Андреев, необходимы для того, чтобы плоды свободного творчества "не оказались неполноценными, легковесными или искажающими объективные факты - не вводили бы неквалифицированного читателя в заблуждение" (22) - аргумент, хорошо знакомый еще читателям Платона, который в своем "Государстве" тоже призывал запретить поэтические и мифологические сочинения, вроде поэм Гомера, где искажаются объективные факты, а богам приписываются легкомысленные поступки. Правда, в результате многовекового нравственного прогресса человечества под руководством Розы Мира предварительная цензура будет заменена на "последующую". На опубликованные сочинения будет накладываться единодушно принятая официальная резолюция верховной инстанции - и это уже в виде окончательного торжества свободного духа: "...После выхода в свет недоброкачественного произведения Всемирный художественный совет или Всемирный ученый совет опубликует свое авторитетное о нем суждение. Этого будет достаточно" (22), - самой интонацией выражается полная удовлетворенность автора снисхождением Розы Мира к своеволию будущих сочинителей.
        И уж конечно, развитие "новой, наиболее одухотворенной педагогики" потребует со временем "всемирного контроля над всеми школами земного шара" (239). Как тут не вспомнить другого героя Достоевского, Шигалева, который свою теорию социального переустройства выводил из безграничной свободы, а заканчивал безграничным деспотизмом, причем не допускал в промежутке ни одной логической ошибки. У Андреева этот переход естественно совершается в одной фразе, которая начинается "наибольшей одухотворенностью", а заканчивается "всемирным контролем".
 

_______________________________

Примечания

В 1947 г. Андреев, за чтение в дружеском кругу своего романа "Странники ночи", был приговорен к 25 годам тюрем, при Хрущеве этот приговор был сокращен до 10 лет. "...Именно в тюрьме начался для меня новый этап метаисторического и трансфизического познания... Я имел... великое счастье бесед с некоторыми из давно ушедших от нас и ныне пребывающих в Синклите России". Даниил Андреев. Роза Мира. Метафилософия истории. М., "Прометей", 1991, сс. 34, 35. Все дальнейшие цитаты из "Розы Мира" будут приводиться по этому изданию, номера страниц будут указываться  в скобках в тексте статьи.

 Русские боги, М., "Современник", 1989; Железная мистерия. Поэма, М., "Молодая гвардия", 1990.  В соавторстве  со своими сокамерниками,  известными учеными - биологом и историком, Андреев написал также  фантастическую  пародийную энциклопедию: Д.Л.Андреев, В.В.Парин, Л.Л.Раков. Новейший Плутарх. Иллюстрированный биографический словарь воображаемых знаменитых деятелей всех стран и времен. М., "Московский рабочий", 1991. Все произведения Андреева, написанные до его ареста, были уничтожены  органами безопасности.
 "Урания". Ежеквартальный журнал. Основан в 1991 году. Главный редактор Татьяна Антонян. Издается в Москве на русском и английском языке. Публикации из Д. Андреева и комментарии к ним начинаются с первого номера журнала.

 Юрий Арабов. Переворот глазами метаисторика. "Площадь свободы. Литературно-публицистический сборник", сост. Вл. Друк. М."Веста", 1992, сс.23-47. Юрий Арабов  -  известный поэт и сценарист, целиком усвоивший метаисторический метод и терминологию Андреева; в его статье, посвященной событиям у Белого Дома, сам Даниил  предстает в облике сверхъестественном, что типично для его современного  восприятия как Учителя с большой буквы.  "В середине уже почти пережитого нами двадцатого столетия клубится исполинская фигура человека (назовем его пока так), сумевшего внятно изложить на бумаге внушенную ему картину мироздания... Имя сему человеку Даниил Леонидович Андреев" (сс.27, 28).

   Эта эсхатологическая, или метаисторическая направленность русской души нашла самого последовательного толкователя в Николае Бердяеве. "...Русский народ, по метафизической своей природе и по своему призванию в мире, есть народ конца. /.../ Историческое христианство, историческая церковь означают, что Царство Божье не наступило, означают неудачу, приспособление христианского откровения к царству этого мира. Поэтому в христианстве остается мессианское упование,, эсхатологическое ожидание, и оно сильнее в русском христианстве, чем в христианстве западном" (Николай Бердяев. Русская идея. Париж, ЫМЦА-ПРЕСС, 1971, сс. 195, 197).

 Вот один из многих образчиков этой демагогии: "Мы ставим своей конечной целью уничтожение государства, т.е. всякого организованного и систематического насилия, всякого насилия над людьми вообще... Стремясь к социализму, мы убеждены, что он будет перерастать в коммунизм, а в связи с этим будет исчезать всякая надобность в насилии над людьми вообще..., люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения". В.И.Ленин. Государство и революция (1917). ПСС,т.33, с.83. А раньше о том же заверял Энгельс:
"Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей..." Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства (1884). Маркс и Энгельс, Соч., т. 21, с.173.
 

 В другом месте Даниил Андреев допускает, что "предположения Розы Мира совпадают в некоторых частностях с панорамой мечты о коммунизме" (251).
 Н.Г. Чернышевский. ПСС в 15 тт., т.11. М, ГИХЛ, 1939, с.277.

  Там же, сс. 277, 280.

 Такими потенциально влиятельными идеологами, приближенными к власти в позднюю горбачевскую эпоху, как Сергей Кургинян и его соавторы Б.Р.Аутеншлюс,П.С.Гончаров, Ю.В.Громыко, И.Ю.Сундиев, В.С.Овчинский, которые пишут в своей  книге "Постперестройка", М., Политиздат, 1990: "Рассматривая коммунизм не только как теорию, но и как новую метафизику, ведущую к построению нового глобального вероучения..., содержащего многие коренные, жизненно важные для цивилизации черты новой мировой религии со своими святыми и мучениками, апостолами и символом веры..., мы относим к числу безусловных предтеч коммунизма Исайю и Иисуса, Будду и Лао-цзы, Конфуция и Сократа..."  (сс.59-60). "Альтернативы коммунистической метарелигии, духовно соизмеримой ей по мощи идеи, сегодня не существует (с.66). Близки к этим пророкам  обновленного коммунизма писатели Александр Зиновьев и Эдуард Лимонов, в свое время от коммунизма бежавшие, а теперь ностальгически его исповедующие.

  "...Это в Бога верующие и христиане, а в то же время и социалисты. Вот этих-то мы больше всех опасаемся, это страшный народ! Социалист-христианин страшнее социалиста-безбожника", - передает  в "Братьях Карамазовых" Миусов мнение  французского полицейского чина.
 
Ф.М.Достоевский. Братья Карамазовы. ПСС в 30 тт., Л., "Наука", 1976, т.14, с.62.

  Там же, сс. 230-231.

   Там же, с.236.

  Там же, с.62. Виктор Террас, на мой взгяд, справедливо замечает, что "эсхатологическая утопия отца Зосимы подозрительна с теологической точки зрения. Она отзывается светскими утопическими идеями Фурье и других социалистов, которые увлекали Достоевского в его юности" .Вицтор Террас. А Карамазов Цомпанион. МадисонЬ Тче Университы оф Шисцонсин Пресс, 1981, п.153.

  Там же, с.62.

  См. книгу 12 -ую "Розы Мира", главу "Культ", сс. 254-261.

 Достоевский, цит. изд., т.14, с.236.

 Там же.

  Здесь опять повторяется интонация и словесный ряд Чернышевского: "Как они цветут здоровьем и силою, как стройны и грациозны они, как энергичны и выразительны их черты! Все они - счастливые красавцы и красавицы, ведущие вольную жизнь труда и наслаждения, счастливцы, счастливцы!"

 "...Я про наш русский "социализм" теперь говорю..., цель и исход которого всенародная и вселенская церковь, осуществленная на земле, поколику земля может вместить ее. ...Теперь я об этой лишь главной идее народа нашего говорю, об чаянии им грядущей и зиждущейся в нем, судьбами Божими, его церкви вселенской". Достоевский, ПСС, т.27, "Дневник писателя.1881", с.19. Правда, от своего имени Достоевский ни слова не говорит о поглощении церковью государства, да и оговаривает, что не все царствие Божье поместится на земле, останется еще и для неба.

 Достоевский, цит. соч., сс. 56, 59.

 Там же, с.16.

    (Продолжение)